Наверняка найдется кто-нибудь, кто с негодованием воскликнет: «Ну разве это христианская точка зрения! Мы хорошо знаем, что за смертью следует воскресение, так что ничего страшного, да и к тому же трагедия - это вообще из театра и тем самым недостойно христиан».
Однако опыт человечества, в том числе и человечества, просвещенного светом Евангелия, в том числе и ныне живущих нас и наших ближних, показывает, что смерть - это очень серьезно и страшно. И смертные муки - это всерьез; это боль, которую нельзя вынести, оставшись в живых. И трудно душе расстаться с телом. И страшно впасть в руки Бога живого (Евр 10 :31), о чем еще необходимо будет сказать. Пожалуй, христианину, лишенному твердой веры и упования (увы, это нередко бывает), умирать труднее, чем атеисту, придерживающемуся своих воззрений. Правда, что мы знаем о последних минутах и даже секундах человеческой жизни?

Те, кому выпало присутствовать при исходе души из тела, знают, что некая тайна скрывает сам момент перехода - да так, что и гадательно об этом рассуждать не следует.
Мы ведь недаром молимся о христианской кончине, безболезненной, непостыдной, мирной, и недаром отмечаем, что таковой удостаиваются праведники. Задумывались бы о смертном часе (есть ведь и молитвенные слова о даровании памяти смертной) - усерднее бы молились.

А что касается того, что трагедия - это из театра, то не на пустом же месте. Люди смотрят трагедии, сопереживают, плачут - ради утешения, ради смягчения чувства трагичности бытия. В свое время Аристотель создал понятие катарсиса , очищения, которое испытывают люди, посмотревшие правильно написанную трагедию. А правильная - это та, которая и вызывает катарсис; в этом смысле современные боевики с морями крови и горами трупов - не что иное как профанация темы смерти, способная лишь притупить, заглушить, исказить человеческое ее переживание. Да,нам даровано утешаться в молитве, но бесспорно и то, что утешение нам необходимо. И даже если принять во внимание, что для почившего смерть означает новую, лучшую жизнь, для близких это тем не менее утрата. А для дела, которому покойный служил, его смерть может оказаться гибельной.

Тема трагичности бытия с особой силой звучит в Евангелии от Луки. Рассмотрим соответствующее место (главы 12–13). После череды притч, завершающихся притчей о том, что кому много вверено, с того больше взыщут (Лк 12 :48), - в совокупности их можно определить как притчи об ответственности - Господь с силой восклицает (ст. 49–50): Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! Огонь здесь - очи-
щающая благодать Нового Завета, - но огонь устрашает, и это находит отклик в другом месте новозаветного Писания: Страшно впасть в руки Бога живого! (Евр 10 :31). Уже сам глагол впасть несет в себе представление об опасности: впадают в грех, в искушение, в погибель - и в руки Господа.

А вот Христос, говоря, что желает, чтобы возгорелся огонь, что Он томится, пока не свершится Его крещение (а свершится оно на Кресте), являет полноту мужества. Однако страшная сила смертных мук такова, что и Сам Господь, совершенный Бог - но и совершенный человек - молится о том, чтобы чаша сия по возможности была отвращена от Него; и молится в смертном ужасе, до кровавого пота, трижды приступая к этой молитве (об этой троекратной молитве и сказано трижды - см. Мф 26 :38-44; Мк 14 :33-41; Лк 22 :41-44). Так что боюсь, что «оптимистическое» отношение к смерти является попыткой умаления того подвига, который предпринял Взявший на Себя грехи мира - нашего ради спасения .

А в начале 13-й главы Спасителю рассказывают о галилеянах, кровь которых Пилат смешал с жертвами их . В ответ Он напоминает о тех людях, которые погибли, когда обрушилась башня Силоамская (их было 18), и утверждает, что они вовсе не были грешнее прочих в Иерусалиме, но такая внезапная смерть (ее принято называть трагической кончиной) может постигнуть всякого, кто не покаялся.
Давайте рассмотрим: обещает ли Христос тем, кто покаялся, гарантию земного бессмертия? Представляется, что скорее Он предостерегает от смерти без покаяния, поскольку она может самым трагическим образом сказаться на посмертной участи, от того, что в высокой поэзии православной молитвы называется уснуть в смерть .

В христианской культуре принято различать, покаялся ли человек перед смертью (это и называлось христианской кончиной) или же не успел; за таких следует молиться сугубо. В «Божественной комедии», выстроенной чрезвычайно искусно, так что круги ада имеют некоторые параллели в кругах чистилища и даже рая, противопоставляются два наемника-кондотьера. Оба вели довольно-таки неправедный, мягко говоря, образ жизни и оба нашли смерть в бою, но один из них - в аду, а другой, воскликнувший в минуту смерти
«Господи, помилуй» - в чистилище. Да что кондотьеры, когда пример благотворности предсмертного покаяния являет нам благоразумный разбойник (см. Лк 23 :40-43). И поскольку покаяние его было полным, то попал он в рай. А в русском обиходе одной из самых страшных клятв было: «да чтоб мне умереть без покаяния!». А что теперь? А теперь чрезвычайно ценится смерть внезапная (церк.-слав. наглая) - именно за то, что дает возможность избежать покаянных мыслей.

Да даже если и не внезапная... Знаю я страшный случай, когда от неизлечимой болезни умирал старый врач, и прекрасно знал, что умирает, и просил позвать священника. Дочь же его, немолодая женщина и тоже врач, отказалась звать батюшку, мотивировав это тем, что больной потеряет стимул бороться за жизнь и скорее умрет. Чего только не выдумывают люди, чтобы уклониться от лицезрения правды! А правда - это не только то, что Господь создал мир и управляет им, но и то, что всякий человек на пути к Нему должен взглянуть в лицо смерти. И сделать это мужественно. А мужество дает Бог, с Которым надлежит встретиться в последнем
Таинстве на земле - с надеждой встретиться с Ним на Небе. Он не отменяет страшного перехода (дерзну предположить, что потому, что желает конечного возрастания души) - Он укрепляет человека в вере и надежде.

Точно так же, как Его Самого укреплял Ангел в Гефсиманском саду (см. Лк 22 :43).

нет даты рождениянет места рождения

Марина Андреевна Журинская (род. 1943) - советский и российский журналист, публицист, лингвист, редактор православного журнала «Альфа и Омега». Кандидат филологических наук.

Биография

Марина Журинская - выпускник филологического факультета МГУ, защитила диплом по хеттологии. Стажёром попала по распределению в Институт языкознания, где ей сразу досталась лингвистическая типология - область, которой обычно занимаются сотрудники с большой выслугой лет. Проработала в институте почти 20 лет. Автор более сотни научных трудов. В середине 1970-х годов Марину Журинскую назначили координатором проекта ИРЯ АН СССР «Языки мира», вела проект до 1986 года.

В 1975 году приняла православное крещение с именем Анна. С 1994 года издатель и редактор журнала «Альфа и Омега». Член редколлегии сборника «Богословские труды».

Книга Марины Журинской «Мишка и некоторые другие коты и кошки: строго документальное повествование», посвящённая жившему долгое время у неё в семье коту Мишке, была издана в Нижнем Новгороде и выдержала два переиздания (2006, 2007, 2009).

Цитаты

Даже если куда-то денется Русская Православная Церковь, - что невозможно, но даже если она куда-то денется и в ней останется один священник - горький пьяница и заведомый стукач - я останусь его последней прихожанкой и мы вместе будем оплакивать наши грехи.

Марина Андреевна Журинская (26 июня 1941 - 4 октября 2013, Москва) - советский и российский журналист, публицист, лингвист, редактор православного журнала «Альфа и Омега». Кандидат филологических наук.

Биография

Дочь Андрея Михайловича Чумикова, работника Министерства финансов СССР. Окончила Филологический факультет МГУ, защитила диплом по хеттологии. Стажёром попала по распределению в Институт языкознания, где её областью занятий стала лингвистическая типология. Проработала в институте почти 20 лет. Автор более сотни научных трудов. В середине 1970-х годов Марину Журинскую назначили координатором проекта ИЯ АН СССР «Языки мира», вела проект до 1986 года.

В 1975 году приняла православное крещение с именем Анна. С 1994 года издатель и редактор журнала «Альфа и Омега». Член редколлегии сборника «Богословские труды». Много публиковалась в журнале «Фома».

Книга Марины Журинской «Мишка и некоторые другие коты и кошки: строго документальное повествование», посвящённая жившему долгое время у неё в семье коту Мишке, была издана в Нижнем Новгороде и выдержала два переиздания (2006, 2007, 2009).

С 1 июля 2013 года легла в больницу в связи с ухудшением состояния. Скончалась 4 октября 2013 года в Москве.

Соболезнования в связи с кончиной Марины Журинской выразил Патриарх Кирилл.

Семья

Первый муж - Альфред Наумович Журинский, второй - Яков Георгиевич Тестелец.

Цитата

Даже если куда-то денется Русская Православная Церковь, - что невозможно, но даже если она куда-то денется и в ней останется один священник - горький пьяница и заведомый стукач - я останусь его последней прихожанкой и мы вместе будем оплакивать наши грехи.

Альфа и Омега Марины Журинской. Эссе, статьи, интервью
Марина Андреевна Журинская

Анна Александровна Данилова

Книга М. А. Журинской (1941–2013), бессменного редактора православного журнала «Альфа и Омега», готовилась к годовщине смерти автора. В этот сборник вошли статьи, эссе, интервью разных лет. Марина Андреевна, искренний и открытый человек, рассуждает в них обо всем на свете: о вере православной, о жизни общественной и семейной, об искусстве и природе. Взгляды автора часто оригинальны. Книга будет интересна всем думающим людям.

Марина Журинская

Альфа и омега Марины Журинской. Эссе, статьи, интервью

Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви

ИС Р14-416-1466

© Тестелец Я.Г., текст, 2015

© Данилова А.А., составитель, 2015

© PRAVMIR.RU, интернет-портал «Православие и мир», 2015

© Издательство «ДАРЪ», 2015

Письма Диотимы

Как известно, Герцена разбудили декабристы. Безвременно разбуженный пытливо осмотрелся и принялся будить разночинцев, которых было много, и никто не брался предсказать, какое количество спящего народу растолкает неистово-сознательная молодежь. У нас, православной молодежи девяностых, были свои будильники и вдохновители, герцены и декабристы. В Церкви мы были дикарями, но наши глаза еще не растеряли своего огня, а сердце умело пылко и взволнованно биться от неожиданных встреч и таинственных известий. Россия тогда была перед Вторым пришествием, а молитва в церковных руинах вдохновляла больше кафедрального великолепия.

Потом появился Кураев, лекции Осипова, из громокипящего кубка Москвы доходили неясные слухи то об открывшемся богословском институте, то об необычайно содержательном журнале или посмертных вещаниях старцев. Из столицы к нам, в провинцию, спешили пыльные курьеры, или, как их тогда называли, «книжники», – вестники церковных издательств, и мы жадно набрасывались на обрывки столичного великолепия, на разрозненные номера журналов, на отдельные тома книг. Москву я чувствовал руками – они просто обрывались от бесчисленных сумок, чреватых книгами, и так после каждой поездки. И я, и мои новые церковные товарищи, большинство из них, из тех, кто сейчас преподает, пишет книги, возглавляет архиерейские кафедры и монастыри, прошли один путь, отправной точкой которого было иподиаконство – послушание прислуживать епископу во время богослужения.

Среди нас были школьники, студенты, иногда молодые ученые. Просто – прибившаяся к Церкви молодежь. Ничего серьезного и отрадного. Я встретил только одного человека, который на эту молодежь смотрел с вдохновляющей надеждой, взглядом, ободряющим к жизни и творчеству. Марина Андреевна Журинская. Человек, умевший правильно будить. Вы спросите, и вполне справедливо: как же она «будила», многие тогда и имени ее не знали? Имени не знали, это верно. Но ее легендарный журнал «Альфа и Омега» читался всеми моими приятелями, читался порой жестоко и безжалостно, его зачитывали, копировали, забывали вернуть. Как-то Марина Андреевна призналась, что издает этот журнал для иподиаконов, которые потом станут епископами, священниками и богословами, и то, что они вычитывали в ее журнале, прорастет, хотят они того или нет. Так далеко она смотрела, разглядев в нас, в мальчишках, будущий лик и голос Церкви. Тогда я не обратил внимания на эти слова (как много слов, на которые я не обращал тогда внимания!), и лишь теперь понимаю, как мало людей, способных так смотреть и так видеть.

Однажды я спросил у Марины Андреевны:

– Можно мне называть вас Диотимой? Вы не обидитесь?

– Ах, отче, не вы первый называете меня так.

У Сократа была Диотима. Об этой удивительной женщине рассказывает платоновский «Пир». Сократу повезло – он встретил человека, который научил его не просто смотреть, но видеть. Случается, что одаренный быть Сократом так и не встретит свою Диотиму. А бывает, наоборот, – Диотиме не везет с сократами. У Марины Андреевны случались сократы, но я не боюсь, что не принадлежу к их числу. Но я видел настоящую Диотиму. Она учила видеть и обладала удивительным даром отрезвляющей мысли.

Чудом было то, что мы вообще встретились. Какие были шансы на эту встречу? Марина Андреевна – блестящий ученый, автор научных трудов, редактор серьезного журнала, кроме того, – живет в Москве и старше меня значительно. А в белорусском городе Гомеле неприлично молодой монах в только что открытом монастыре случайно добыл несколько номеров «Альфы и Омеги», оставленных очередными заезжими «книжниками» на дне пустых коробок. Открыл журнал и – возблагоговел! Аверинцев, Флоровский, Мейендор, Лосский – и ничего лишнего и пустого. Это было событие!

Такой литературы мне еще не встречалось, и я решил узнать больше об этом удивительном издании. Обнаружил номер телефона. Дозвонился. И со мной стали разговаривать! На другом конце провода в далекой Москве весело и доброжелательно, долго и вдумчиво со мной говорила самая мудрая женщина на свете. Это было в 1995 году. И мы стали беседовать регулярно, и я узнал, что не такие уж мы и чужие: легендарный журнал – ровесник нашего монастыря, а мама Марины Андреевны происходит из Гомеля. Очень волнительно было мне встретиться лично. У нашего настоятеля, архимандрита Антония (Кузнецова), хранились письма владыки Варфоломея (Ремова), и мы предложили их опубликовать в родном для нас журнале. Мне выпала честь отвезти их в Москву. Я, как это водится, ошибся квартирой, но в конце концов добрался по адресу. Две пожилые, но очень внимательные и добрые женщины, какой-то старинный компьютер, шкафы с книгами. Мне бы хотелось подробно описать эту первую встречу, но я тогда был слишком молод и страшно волновался. Это была старая квартира Марины Андреевны, и я бывал там еще раз, и чудесный, теперь уже ставший легендарным кот Мишка позволил себя погладить.

А потом как-то неожиданно у нас завязалась переписка, длившаяся почти десять лет. О чем мы там переписывались, перешептывались на письме? Сейчас это важно только для меня. У нее было какое-то врожденное здравомыслие и дар трезвости, которым она делилась щедро, одной фразой, взглядом, жестом внося ясность в, казалось, безнадежно запутанный вопрос. Марина Андреевна через письма хорошо знала нашу жизнь и добрую (и даже худую) половину братии, ни разу не видев никого из них. И еще она имела дар убеждения. Довольно долго она уговаривала меня что-нибудь написать для журнала, и я поддался уговорам. С тех пор не могу остановиться.

Только не подумайте, что мы отсылали друг другу философские трактаты. Все было просто, человечно, сердечно. У Марины Андреевны было уникальное чувство юмора, и она умела даже свои проблемы со здоровьем обратить в изящную шутку. Вот она пишет:

«Молитвенник из меня никакой, но мне ли не знать, что такое ноги! При чтении беллетристики (грешна!) я обращаю внимание на то, что герои ходят, идут куда-то пешком, прогуливаются, – и какое же это блаженство. Одно утешение: даже при желании я никак не могу идти на совет нечестивых». Люди, близко знавшие Марину Андреевну, ее проблемы со здоровьем знают цену этой улыбки, как тяжело ей давался этот чудесный юмор, это очаровательное озорство.

Много лет Марина Андреевна хотела написать текст о христианском прочтении «Левконои». Это знаменитое стихотворение Горация, которое мало кто читал целиком, но многие помнят знаменитое carpe diem – «лови момент», «хватай мгновение». У нее был дар радоваться жизни, ее простым дарам, ее детским тайнам и утешениям. Она любила людей, кошек, цветы, музыку, просто жить – ей очень нравилось, и так надеешься, что на Пасху снова получишь от нее «букет восторгов»:

«А как растут у меня кактусы! А сколько их и какие есть неожиданные! А какие фиалки расцветают небывалые! А как пышно растет мое кошачье собрание на пианино! К Вашему дракончику присоединился такой же стеклянный крокодильчик, и как же им хорошо! А какую пасху я сделала!» А в конце непременно будет какая-нибудь святая и дурашливая подпись:

«Остаюсь, добрейший и проникновеннейший отче…

От души любящая Ваше Высокопреподобие…

Ныне дающая волю своему неугасимому стремлению к непрестанной радости и дерзающая считать себя близкой Вам по умонастроению и душевному устроению раба Божия Анна».

Однажды она написала: «Вот уж и праздник наступил. Поздравляю, поздравляю, поздравляю, и радуйтесь без конца и края, потому что с нами Бог и Его Пречистая Матерь. И этого у нас не отнять». Моя дорогая Диотима сейчас на руках у Бога. Она любила жить, и сейчас более жива, чем мы, и этого у нее уже никому не отнять. А от чего же так грустно? От разлуки, конечно. Но это все пройдет. Как говаривала Марина Андреевна, «ужо там наобщаемся».

Архимандрит Савва (Мажуко)

Вместо предисловия

Без московской ругани

Свидетельствовать

Марина Журинская: Масс-медиа должно иметь одно свойство: оно должно быть средообразующим. Вокруг него должны собираться единомышленники.

Конечно, СМИ может добиться временного успеха, если будет искать себе аудиторию такую, чтобы ей потрафить, но это дело в перспективе обреченное, тем более когда мы говорим о христианской журналистике. Христианская журналистика – это не пропаганда, это – свидетельство.

Нам никто не сулил успеха, нам говорили: в мире будете иметь скорбь. А дальше сказано, но мужайтесь, Я победил мир. Не сказано: Я вам дам победу над миром, – нет. Я победил мир. Мы живем в спасенном мире.

Когда еще не было политкорректности, в Америке в XIX веке, когда давали объявление о приеме на работу, оскорбительным образом писали «ирландцев просим не беспокоиться». Если абстрагироваться от политкорректности, то условных ирландцев просят не беспокоиться – спасать мир не надо, он спасен. А надо свидетельствовать, что он спасен.

Мы должны сами этим жить, должны испытывать радость о Господе и о радости свидетельствовать. Это, конечно, очень трудно, но идеальное православное СМИ будет руководствоваться тезисом апостола Павла: Непрестанно молитесь, всегда радуйтесь, за все благодарите. Вы это часто встречаете в православных СМИ? А «слава Богу за все» святителя Иоанна Златоуста – часто?

Анна Данилова:Свидетельство – для журналистики необычное понятие. О религиозной журналистике говорят в самых разных словах – проповедь, пиар, аналитика…

М. Ж.: Нормальным православным издательством руководят, простите меня, миряне (при всем моем уважении к носителям священного сана, они обязательно должны в этом деле присутствовать, но работают миряне). Следовательно, это частный случай апостолата мирян.

А что такое апостолат мирян?